О том как долг и обстоятельства создают Героя [СИ] - Малафеева Любовь Николаевна (бесплатные серии книг txt) 📗

— Скажите милейший, а не продадите ли вы мне этого коня?

Как я и подозревала слово "продажа" возымело наичудеснейший эффект, переплюнувший все самые новые лекарства и заклинания в области целительства. Купец мгновенно принялся разливаться передо мной соловьем, описывая, как хорош мой конь и как ему (торговцу разуметься) жаль с ним расставаться, но только для благородной леди…и так далее и тому подобное на протяжении десяти минут. Я выслушивала его с вежливой, но чуть кривоватой улыбкой и когда улыбка стала больше похожа на одну из гротескных масок в древних театрах, обозначающую крайнюю степень бешенства, вмешался доселе молчавший и выжидающий Фаран.

— Многоуважаемый гэлир, мы не слепые и прекрасно можем самостоятельно оценить все достоинства вашего товара, просто назовите цену.

Столь бесцеремонно прерванный торговец подавился новой порцией восхвалений и, насупившись, буркнул:

— Сто золотых.

Толпа ахнула. Я едва не потеряла нижнюю челюсть, а Фаран лишь пренебрежительно фыркнул. Цена была не просто не маленькая, а чудовищно завышенная. Примерно столько же стоил небольшой загородный домик с немаленьким куском земли под всевозможные нужды. Самая породистая и выносливая лошадь стоила не больше пятидесяти, но и это было ОЧЕНЬ много. Фаран выжидательно посмотрел на меня, как бы спрашивая, действительно ли мне нужен именно этот конь. Я закивала и прижалась к мощной конской шее. Парень вздохнул, и его глаза зажглись азартом. Он явно обожал торговаться. На дальнейшие выверты оппонентов я не обращала внимания, полностью поглощенная обласкиванием коня, которого я уже решила назвать Мраком, за его густо черную шкуру, которая словно поглощала дневной свет, и только краем уха ловила вздохи и крики толпы, когда цена то понижалась, то вновь взлетала на необозримые высоты.

Торг закончился минут через пятнадцать полной победой Фарана, которого единодушно поддержала толпа зрителей, восхищенная падением цены со ста золотых до двадцати. Мужик находился в абсолютной прострации и ни как не мог понять, как он дал себя уговорить на такую разумную цену и растерянно пялился на мешочек с деньгами в своей руке, когда довольный донельзя Фаран, сам сияющий не хуже новенького золотого, обратился ко мне:

— Ну, как?

— Ты о чем? — я оторвалась от нашептывания всяческих похвал "моему конику" в настороженно оттопыренное конское ухо.

— О том, как я ловко отвел нашу семью от разорения ради твоей животинки. — Парень протянул руку, что бы погладить Мрака по морде, но тот, как и в случаи с торговцем предостерегающе оскалился и клацнул зубами буквально в паре миллиметров от пальцев Фарана. Такое безобразие я пресекла на корню, легонько стукнув коня по храпу и погрозив пальцем в знак того, что так поступать нельзя. Уверенность в том, что лошадь поймет все мои маневры, была просто железная.

— Давай еще раз, — обратилась я к своему названному брату — что бы он понял, что тебя обижать не стоит, и мне ты ничем не угрожаешь.

— Может не надо…

Я не стала даже слушать его жалкий лепет (неужели он испугался?) — хватило одного специфического взгляда, чтобы он вновь хоть и с опаской потянулся к Мраку. Конь скосил на руку глаза, но никаких попыток оттяпать ее не предпринимал и спокойно отнесся к поглаживанию.

— Вот видишь, какой он у меня умница! — счастливо вскинулась я, прильнув к лошадиной шее.

— Нда, лапочка. — Недоверчиво протянул Фаран. — Просто мечта.

— Что я слышу, в твоем голосе присутствует сомнение?

Он переполошился, явно заметив в моем голосе скандальные нотки.

— Нет что ты! Я считал и до сих пор считаю, что этот конь лучшее, что мы сегодня здесь видели. Просто он…как бы поточнее выразиться… кажется мне странным.

Я недоверчиво хмыкнула, приматывая конец веревки, являющийся якобы уздечкой к более или менее надежному штырю у бортика повозки. Фаран забрался на козлы, поднял вожжи. Я уселась рядом. И лишь через полчаса, когда мы были на полдороги к дому я, любуясь все еще не до конца изученными созвездиями неба Эрлана, ответила, казалось бы, ни к кому не обращаясь.

— В этом мире меня на каждом шагу поджидают чудеса, странности и магия здесь в порядке вещей. За более чем полгода я смирилась и перестала чему бы то ни было удивляться. И знаешь — я повернулась к Фарану со счастливой широкой улыбкой, — для меня не будет удивительным, если этот конь окажется на самом деле каким-то демоном или заколдованным принцем. Я приму это как данность и поступлю согласно мудрому завету моих предков.

Фаран внимал моим словам как зачарованный, и смотрел так, словно пытался запечатлеть мое лицо в этот миг в своей памяти навечно.

— Какому? — выдохнул он.

Я усмехнулась и вновь вернулась к рассматриванию звезд, в который раз поражаясь, какие они тут большие и как их много. Но с ответом не помедлила.

— Предки говорили "Если не можешь изменить ситуацию, то стоит расслабиться и попытаться получить от нее удовольствие". Вот я и стараюсь получать удовольствие с каждым вдохом и каждым шагом. Серостью и трясиной повседневности я по горло была сыта и у себя дома.

Оставшееся время мы проехали в абсолютной тишине нарушаемой только мерным перестуком колес телеги и копыт Мрака, плетущегося следом. Добравшись до дома, я постаралась как можно быстрее и уютнее устроить своего нового питомца на конюшне, попутно объяснив ему правила поведения приличной лошади в чужой конюшне "не ломать, не кусать, не сбегать" и упорхнула наверх спать, даже забыв пожелать Фарану спокойной ночи.

Я жаждала остаться одна, но моему желанию не дали воплотиться — в комнате находилась Вестия.

— О, вы вернулись! Наконец-то, а то мы уже начали волноваться. Как прошла ярмарка? Удачно? Удалось купить коня?

Я уселась на кровать и принялась стаскивать сандалии на высокой шнуровке, очень похожие на древнегреческие.

— Да, все отлично. Коня купили. Я его уже в конюшню отвела и устроила там. Зовут его Мраком. Он очень умный, хоть и немного агрессивный.

Женщина нахмурилась и склонила голову на бок, внимательно рассматривая каждый сантиметр моего тела.

— Что-то случилось?

— Нет. Все в полном порядке. Я просто очень устала и хочу как следует выспаться перед завтрашним отъездом.

Вестия кивнула каким-то своим мыслям, ласково улыбнулась.

— Я понимаю. Отдыхай. Я обо всем расспрошу сына. — Она уже сделал несколько шагов к двери, когда видимо вспомнила. — Ах, да. Совсем забыла. Я тут тебе принесла твои вещи, которые были при тебе, когда мы тебя нашли прошлой зимой. — Женщина махнула рукой в сторону кресла у открытого окна. — Я подумала, что ты, возможно, захочешь взять что-то из них с собой в Университет.

Я на мгновение застыла. За те восемь месяцев, что я прожила в Эрлане, мне в голову ни разу и не пришло спросить, куда делась моя сумка с вещами. Мне просто некогда было еще и этим интересоваться — столько всего навалилось сразу. Вестия незаметно выскользнула из комнаты, оставив меня одну. Нет не одну, а наедине. Наедине с памятью, которою я все это время гнала подальше от себя. Медленно подошла к креслу. На нем лежали моя спортивная сумка и стопка одежды, что была на мне в тот роковой день — куртка, джинсы, свитер, носки и даже нижнее белье, на полу стояли мои замшевые сапоги. Я провела пальцами по ткани куртки, смяла в кулаке шерстяной свитер и вдохнула стойкий аромат моих духов, намертво впитавшийся в шерсть и показавшийся таким родным и близким, что на глаза непроизвольно навернулись слезы. Не обращая на них внимания, я переключилась на сумку. Медленно расстегнула молнию и раскрыла ее полупустое чрево: блестящая шелковая густо-синяя блузка, в которой я встречала новый год, запасной свитер и шарф, две пары перчаток, пакет с шампунем, мылом и зубной щеткой, косметичка с помадой, тушью и документами, разряженный мобильник и кошелек. Взяла в руки паспорт. Раскрыла, полюбовалась на свое ужасное, как и у всех, фото в паспорте. Вернула на место. К горлу подступил комок, ни вздохнуть и не выдохнуть, слезы потекли нескончаемым потоком. Я схватила все, что у меня осталось от моей старой жизни, и бросила на кровать, опрокинула сумку, высыпая ее содержимое на покрывало, отбросила ее и с то ли стоном то ли всхлипом повалилась на всю эту кучу и постаралась зарыться в нее, стать ее частью. Меня душили рыдания. Все то, что я все это время упорно загоняла в себя, выплеснулось наружу — отчаяние, страх, боль, тоска, жажда вернуться домой обуяли меня и заставляли буквально трястись от рыдания. Вдохнуть удавалось через раз и только спустя какое-то время, я поняла, что не просто рыдала, я буквально выла от тоски, от желания вновь обнять маму, услышать дедушкино ворчание и увидеть папину улыбку; желание вернуться и рассказать всем им — друзьям, родным — так много того, что я не сказала раньше.